Воспоминания казачки станицы Пшехской Чебушевой (Поляковой) Анны Александровны 1924 г. рождения
Продолжение. Начало в №29 «Белореченской правды».
— Отец мой, Поляков Александр Евдокимович, после этих событий, массового уничтожения казаков в станице Пшехской, подался к красным. На наш вопрос: «Почему к красным?» Он отвечал: «Потому ,что красные призвали. Призвали бы белые, пошел бы к белым». Тогда вообще никто не мог разобраться, что делать и что происходит. Забегут в хату кричат: «Ты за кого, за красных или за белых?» Одеты — кто во что. Ответишь за красных, а это белые, побьют. В другой раз забегут, ответишь за белых, опять побьют, потому, что это красные. После приловчились, красные они матом ругаются, а белые они покультурнее выражаются, но бьют также. А если разобрать нельзя, тогда отвечаю «Я за тех, кто бьет». Рассказывал еще отец, как попали они с другом станичником Щепелевым в плен к белым, где -то под Усть-Лабинском. Служили в дивизии Жлобы. Повели их зимой по снегу на расстрел. И вот несется как ветер казак на коне. Подлетел и кричит: «Казаки?» «Казаки», — отвечаем. «Так почему же, мать вашу, такие сякие, царя — батюшку предали? А ну, дайте ребята, я сам этих гадов рубану». Солдаты согласились и он погнал нас конем в балку. Когда отъехали подальше, уже тише спросил: «Пшехские? Ты Поляков, а ты Щепелев?….Ну живите дети и вспоминайте казака Макогона». И ускакал. Отец добрался домой, но сильно заболел и провалялся несколько месяцев. За это время многое поменялось и никто его уже не искал. Когда потом в станице он встречал этого бравого казака с шикарными усами, кланялся и детям своим говорил, что это его второй отец, от верной смерти спас.
У деда моего, Никифорова Елизара Григорьевича, которого красные зарубили за речкой летом 1919-го года, были малые еще сыновья: Степан, Петр, Павел… Мама моя Мария Елизаровна уже замужем была, а брат ее Максим как раз собирался жениться на Марине. Деда зарубили, мы стали неблагонадежные и невесту у Максима отбил НКВДшник. Максим смириться не смог, отчаянный, очень он ее любил. На их свадьбе Максим на скаку выдернул Марину через окно и ускакал, украл свою невесту.Как его только не пристрелили?…
Взбешенный НКВДшник долго искал их и нашел где-то в горах. Когда поняли, что им не уйти, Марина попросила: «Максим убегай»…НКВДшник все-таки женился на Марине. Она родила сына и назвала Максимом. Жили плохо, он избивал ее. Марина умерла.
Максим воевал на Финской войне. Потом женился и жил в Ленинграде. Семья пережила блокаду. Перед блокадой, бабушка Степанида Семеновна Никифорова поехала в Ленинград, чтобы забрать внука Сашу, хотела уберечь его от войны и голода. Когда возвращались назад, поезд разбомбили. Степанида Семеновна и Саша погибли там и похоронены в братской могиле. Максим после войны был председателем колхоза в Ленинградской области. В 1963 году он приехал в станицу, чтобы найти могилу Марины. Кладбище было заросшее кустарником. Это было время, когда на кладбище народ не ходил, все было предано забвению. Максим часа полтора ходил, но нашел ее могилу. Мы привезли его на мотоцикле, но на кладбище не пошли, не стали мешать. Долго он там сидел у нее… Никто не посмел его поторопить…
Про своего брата, Никифорова Павла Елизаровича, мама рассказывала, что когда красные пришли, ему лет 15 было. Взяли они его куда- то проводником. Что там было — никто не знает. Долго его не было, потом пришел и говорит: «Я сейчас умру».Лег под иконы и умер в тот же день.
Никифоров Петр Елизарович учился в Майкопе, был кадетом. Когда красные наступали их пароходами отправили во Францию. До репрессий и раскулачивания он присылал фото и посылки. Часто писал письма. Потом мать его попросила «Не пиши, ты нас погубишь».Петр заболел ностальгией по Родине. Когда наш станичник Борщев возвращался после окончания Великой Отечественной войны домой, он нашел во Франции семью Петра, но Петр уже умер. Его семья рассказала, что он очень скучал по станице, так и не смог привыкнуть к новой родине.
Сестра мамы, Марина Елизаровна, была очень красивой казачкой. Замужем жила несчастливо, но когда от мужа не было долго вестей с фронта, пошла его искать. Пришла в штаб, офицер увидел ее и больше не отпустил. Поженились. Когда красные наступали, к дому Никифоровых подъехал фаэтон, в нем — Марина вся в кружевах. Обняла всех, попрощалась. Сказала: «Не знаю, встретимся ли?»Потом Марина объявилась в 20-е годы во Франции. Присылала фото в соболях, в вуали. Хотела забрать племянницу Маню, но мама сказала: «А кто в колхозе будет работать?» Тетя Фрося, Ефросинья Елизаровна, вышла замуж за грузина. В Грузии голода не было и они присылали нам посылки с мукой, без них нам бы не выжить. Тетя Алиса после войны вышла замуж за летчика и жила в Ростове, работала там учительницей.
В Великую Отечественную войну наши станичницы — казачки, Катя Борщева и Козявина Маруся были зенитчицами и меня уже должны были забрать на фронт. Мама уже сухари насушила. Около села Великовечного мы зимой рыли противотанковые рвы. Ногу я сильно застудила, болела она у меня, болела, распухла. Потом стало совсем плохо и меня так и не забрали на фронт. В Пшехскую зашли немцы. Мама пошла к своей сестре Алисе, сказать, что я умираю. Тетя Алиса была учительницей в нашей станице и жила в учительских квартирах около парка. Она сказала, чтобы меня немедленно несли к ней. Я это помню смутно. Меня тащили несколько теток от улицы Кубанской, потом через угол парка, где сейчас дискотеку построили. Там, на том месте тогда немцы своих хоронили и стояло много столбов с касками. Меня прямо через них потащили. Так мне и запомнилось : столбы и каски, столбы и каски…
Положили меня дома у тетки, а та потихоньку позвала врача из немецкого госпиталя, который находился рядом, в Пшехской школе. Немецкий врач осмотрел мою ногу и сказал маме: «Надо отрезать, а то она умрет».Мама ответила «Пусть лучше умрет».Врач покачал головой и меня забрали на операцию. Оперировали в церкви, где алтарь. Когда я отходила от наркоза, орала: «Проклятые немцы, мы вас всех перебьем». Тетка очень испугалась ,а немец сказал: «Не бойтесь, я просто врач». Я выжила и ногу мне сохранили.
Мой брат Поляков Павел Александрович, 1927 года рождения, сбежал на фронт. Попал в юнги. На Северном флоте вывел катер из боя, когда вся команда погибла. В 16 лет получил орден Красного знамени. Помню читала книгу, где было про это написано, название сейчас не помню. В 1945 году я привезла показать мужа, Алексея Чебушева, маме. Он летчик, очень хороший человек. Долго не решалась на это, думала, что бросит он меня, когда все узнает. Потом рассказала, что мы казаки. Свекровь не любила меня и при каждом удобном случае высказывала мне, что казак -это плохо, слишком смелый и жестокий и о том,что они разгоняли демонстрации рабочих. Алексей настаивал и мы поехали познакомить его с моей мамой. Приехали в Пшехскую ночью, постучались. Мама открыла, зажгла лампу. Стоит растерянная, босая, измученная, в юбке из немецкой плащпалатки.Зашли, я представила мужа, присели. Вокруг страшная нищета послевоенная. В углу зашевелилось тряпье и стали вылезать мои маленькие сестры и братья Тоня, Таня, Толик, Тимофей… и карабкаться ему на колени снимать фуражку и откручивать звезды с погон. Я очень стеснялась этой нищеты, а он как будто не замечал ничего и даже ругал меня, что к людям труда нужно относиться с уважением. Он очень сдружился со станицей, с моей родней, полюбил мою семью. Станичники даже стали называть его казаком и он когда приезжал старался с каждым поговорить, повидаться, в гости сходить. К маме моей он всегда относился с большим уважением. Запомнилось мне, как-то, чтоб порадовать ее, повезли на концерт Кубанского казачьего хора. Много пережившая и от этого сдержанная в эмоциях, мама залилась слезами: «Это наряженные! А казаков наших убили! Всех убили! За что???»
Мне много лет, я сейчас рассказываю Вам все это как на исповеди. Я в последний раз приехала, чтобы посмотреть на родную станицу, на парк, на школу, на церковь, на дедовы подворья…Хочу увидеть все ,что любила всю жизнь и люблю. Я попрощаться приехала…- закончила свой рассказ Анна Александровна.
Жаль стало тетю Аню, что не увидит она своей школы, что от парка почти ничего не осталось и он уже не похож на тот парк, который она помнит…Я сидела слушала ее и понимала, что не найти ей уже ничего из того, что живет в ее сердце, что так бережно хранила ее память и к чему она стремилась. Спросила ее про захоронения в парке. Тетя Аня рассказала о могиле Гражданской войны, что сколько помнит себя, могила всегда была и она тоже за ней ухаживала, когда училась в школе. Рассказала, что Аню Андрейцеву похоронили тоже в этой ограде, молодая еще была, заболела и умерла, как говорили тогда от переживаний. Она была очень хорошей женщиной, в отличии от ее мужа, председателя райкома, который был очень влиятельным, но нехорошо прославившимся в станице человеком. Он демонстрировал свою власть, вот захотел похоронить жену в ограде с солдатами и похоронил. Аню жалели все, досталось ей от жизни… — Я достала из сумки и молча положила на стол фотографии новоделов: Атаманского правления, братской могилы и парка. После паузы вопрос»Что это? А что казаки?» «А в нашей станице, тетя Аня, не казаки хозяинуют. Власть с диаспорами решает, быть нашим казачьим памятникам или не быть, воспитывать нам наших детей в казачьих традициях или нет. Красной школы нет вообще, ее разрушили уже давно, а это Атаманское правление обезглавленное («белая школа»),обелиск и парк, про которые Вы мне сейчас рассказывали, так это выглядит сейчас. «Кто же такое мог сотворить? Это же все старинное, это же память. Разве можно ?» Она несколько минут смотрит молча на фото своими пронзительными очень умными глазами и качает головой: «А казаков-то много? Хочется родные лица станичников увидать…»Да нет, тетя Аня, другие лица увидите Вы в своей станице. Простите» Я чувствую, что не надо лишних слов, она все прекрасно понимает…Наша память-это наша боль, и кроме нас самих, она никому не нужна.
Записала Галина Юсупова.
От редакции: Никифоров Григорий, отец Елизара Никифорова, упоминается как коллежский регистратор в приказе от 10 мая 1862 г. на получение потомственного земельного надела за добровольное переселение в Закубанский край по ст.Пшехской.
Публикация. Начало в «Белореченской правде» №29 от 16 июля 2015 года
Продолжение в «Белореченской правде» №41 от 8 октября 2015 года