Память о наших близких, какими они были придает нам силы в сегодняшних делах. Не утраченное ими достоинство, не оскверненная честь как стержень укрепляют нас и не дают сломаться под натиском зла, поддерживают свет в наших душах. Для этого мы бережно храним частицы прошлого, чтобы не оскудела собственная душа, чтобы передать эту силу своим детям, внукам. Свет их сердца до сих пор освещает нам путь и согревает нас.
В станице Пшехской местные казаки по крупицам собирают память об основателях станицы, о тех, кто жил и как жил в далекие времена. Мария Кирилловна Сподынейко родилась и выросла в Пшехской. Многое ей не рассказывали родители, время другое было. Многое видела сама. Мария Кирилловна вспоминает о своем дедушке:
— Климентий Матвеевич Пархоменко родился в 1860 году, вместе с семьей проживал в ст.Пшехской еще до революции 1917 г. Было большое домовладение. Он занимался пчелами, была своя пасека, мельница, лесопилка. Мама помнит как она одна, подростком, оставалась на бахче. Охраняла. Бахча была на Лысой горе. Хозяйство большое было. По типу как совхоз. Работали день и ночь. Спали прямо в поле, на кулаках. Отсюда их «кулаками» и прозвали. Меня в возрасте 6 лет дед водил в православную церковь. Служба длилась долго, и я засыпала на ступеньках алтаря. В доме у нас было много икон. Когда он шел из церкви, люди приглашали: «Пожалуйте до нас, Клим Матвеевич!» Уважали его. Его и в советское время уважали, казначеем был. Иногда он гулял со мной, ребенком, держал меня за ручку. Шли по станице до моста. Тогда много было фруктовых деревьев. Мне до сих пор сниться груша возле нашего дома. И липы нерусские все вырубили.
Перед трагедией (не помню откуда знаю, люди, наверное, говорили), когда порубили многих казаков, ему кто-то накануне сказал уйти на ночь из дома от греха подальше. Ушел. Вот и остался живым. Про казнь говорили, но никто не знает где, место показать не могут. Около ста человек тогда порубили.
Мою бабушку звали Агафья Лаврентьевна. У них с Климентием Матвеевичем было три дочери: Варвара, Полина, Александра. Варвара и Полина умерли от дифтерии. Потом в 1905 году родилась моя мама Ульяна Климентьевна. Она вышла замуж за Харькова Кирилла Федоровича. Он на 9 лет старше мамы. Они всю жизнь прожили и зарегистрированы не были. (Когда родители зарегистрировались, через неделю папа умер) У мамы в родах умерли сыночки, ей лет 20 было. Она от горя заболела, лежала не вставала. А потом ей сон приснился, видит, как гробики плавают в озере. А ей сказали, что это твои сыночки в твоих слезах плавают. И после этого мама пошла на поправку. В 1929 году родилась я. Дед моего отца любил как родного сына. Беднота была. На свадьбу у мамы была юбка холщовая, да кто-то кофточку дал. В доме пол земляной. Мебели никакой не было. Доски положили вместо кровати. Гулянка была. Мама выпила да и говорит: «Хоть жизнь собачья, да слава казачья». Эти слова мне в душу запали. Тогда никто не вспоминал прошлое.
Дед жил на ул.Партизанской. Когда начали раскулачивать, ему сказали: «Хочешь на Соловки? Тогда продавай имение». За три пуда пшеницы продал. У него ничего не осталось. А дом был оцинкованным железом покрыт. Они стали жить в кухне, перенесли ее на другую улицу.
Бабушка не помню когда умерла. Помню только, она доставала рогачом из печки чугунок и уронила на себя, упала, после этого умерла. Дед очень людей любил, мама напечет, уйдет на работу, а он все людям раздаст. Жили дружно. Я маленькая была, мама кукурузные лепешки делала, с крапивой.
Когда началась война, отец мой ушел на фронт. Я в школу ходила. В 5-м классе учила немецкий. В Пшехскую пришли фашисты. Заехали на танке и у нас забор сломали. Дед вышел да и говорит: «Хиба ж так люди роблють, так свини роблють». До сих пор их лица помню. Они сильно деда избили. Мы думали, что он сразу помер. Но отлили водой, он и отошел.
У нас, как и у других, немец стоял, настоящий фашист, и чех. Он был благородным, не помню, чтобы против нас что-то делали. Про них говорили, что они чуть ли не с рогами. От отца долго не было никакой весточки. Он три года был в плену. Дед долго болел, когда его избили, полежал и умер. Помню это. Дед проснулся как-то и говорит, что ему сон снился: «Войско большое идет, а я спрашиваю у них: Вы Кирюшку не видали? Нет, говорят, не видали». На утро проснулись, а дед мертвый. Вот так деда и похоронили в 1942 г. Горевали на русской печке, чтобы утешить, мама сказки рассказывала.
Потом отца освободили, домой не пустили, работал на электростанции. Он весточку прислал, не умер, живой. В 1945 году пришел. Привез пальто драповое с шерстяной подкладкой и кастрюльки алюминиевые. Мне потом из него пальто сшили, а из подкладки пиджачок. Я пошла учиться в акушерско-фельдшерскую школу. Закончила. Работала в Пшехской. Здесь был сельский роддом. В год по 70 детей рождалось. И ни одного смертельного случая. У меня 40 лет стажа. Медаль «Ветеран труда». Ой, как трудно приходилось. Через речку на лодке добираться, ни скорой помощи, ни моста.
Скоро мне 85 лет будет. Я за всех живу, — Мария Кирилловна сохранила и фотографии. На одной из них совсем ребенок, ее мама. На другой дед в казачьей форме. Во взгляде из далекого прошлого нет страха перед будущим, взгляд передает уверенность и мудрость. Берегите фотографии своих родных!
Пшехские казаки нашли могилу Климентия Матвеевича Пархоменко на местном кладбище, занимаются ее восстановлением.
Елена Кузнецова.
На фото: Клим Матвеевич Пархоменко.